Читать интересную книгу Потерянный рай. НКВД против гестапо - Анатолий Шалагин

И тогда человек решился. Он медленно встал на колени, потом сделал попытку подняться на ноги. Лошадь, заметив неожиданное движение в снегу и испугавшись этого, резко дернулась. От этого восседавший на телеге мужик… повалился на землю. Кобыла изо всех сил тянула непомерно тяжелую телегу от внезапной опасности. А тело ее хозяина, сцепленное с упряжью вожжами, волочилось по первому снегу, оставляя за собой кровавый след.

«Мертвый!…» – мелькнуло в голове у человека, все еще стоящего на коленях. Он с трудом поднялся на ноги, отряхивая с одежды налипший снег.

А кобыла каким-то своим животным чувством, наконец, узнала в нем человека. Она прекратила свои бесплодные попытки тянуть неподъемную тяжесть и, остановившись, жалобно заржала.

Человек медленно двинулся в сторону воза, невольно сторонясь кровавой дорожки, которая тянулась за телегой и с каждой новой снежинкой становилась все бледнее.

Он подошел к лошади, которая протянула к нему свою умную голову и начала обнюхивать незнакомца. Какое от нее шло тепло! Человек невольно прижался к мохнатой шее животного, наслаждаясь теплотой живого существа. А лошадь, восприняв это движение человека как ласку, радостно зафыркала.

Постояв вот так минуты две и переведя дух, человек двинулся к лежащему ничком на земле крестьянину. Он с трудом перевернул грузное тело. И невольно отпрянул от открывшейся ему картины. Из-за распахнутого тулупа на груди мужчины виднелось багровое пятно, в центре которого торчала рукоятка ножа с отчетливо выгравированной на немецком языке надписью «Не нам, не нам, но имени твоему».

Превозмогая внезапный приступ тошноты, он стал проверять содержимое карманов несчастного. Как и следовало ожидать, находки были небогатыми. Кусок бечевки, металлический крючок, о назначение которого ему приходилось только догадываться, коробок с солью и кисет с самосадом.

«Не густо – подумал он – Может быть, в телеге что-нибудь найдется?»

Он подошел к телеге, приподнял примятое сено в том месте, где сидел крестьянин. «Пусто» – заключил он, по началу ничего не обнаружив. Но тут его внимание привлек лоскут ситцевой ткани, едва торчавший из-под сена. Он потянул ткань на себя. И тут из сухой травы с шелестом вывалился небольшой сверток.

Беглец дрожащими руками развернул эту незамысловатую упаковку. И, о чудо! В тряпицу был завернут ломоть хлеба и кусок сала. Держа все это в руках, мужчина опустился на землю и… заплакал. Слезы бежали по его давно немытому и небритому лицу и все никак не могли остановиться. Это были и слезы радости от внезапной удачи, и слезы отчаяния от понимания того, что впереди его ждал еще очень долгий путь…

…Он поднялся с земли и опять подошел к трупу, который уже был припорошен снегом. Отвязывая вожжи, которыми были стянуты запястья убитого, мужчина размышлял: «Не просто тебя, горемычный, убили. А вот еще и усадили в твою телегу, и вожжи закрепили, чтобы видимость создать. Мол, едет себе захмелевший мужичок и пусть едет себе дальше. Странное какое-то убийство. И нож какой-то странный. „Не нам, не нам, но имени твоему“. Что бы это значило? Хотя, какая разница? Нужно что-то с трупом делать. Место здесь глухое. Пока его найдут, зверье беднягу обглодает. Да и лошадь околеет. А она может единственная во всем небогатом крестьянском хозяйстве?».

Мужчина подошел к лошади и неумело, больше по наитию, стал ее распрягать. А гнедая терпеливо ждала, когда человек освободит ее от хомута. Наконец, справившись с нелегкой для коренного горожанина задачей, он потрепал лошадь по холке и, хлопнув ее по крупу, сказал в полголоса: « Ну, давай, иди, ищи свой дом».

Потом он вернулся к телу крестьянина, стащил с уже остывшего тела тулуп и сапоги, при этом невольно прося прощение у мертвого незнакомца. Без крестьянского незамысловатого гардероба ему было не обойтись. Он попросту замерзнет в своем когда-то модельном пальто, сшитом в одном из модных берлинских ателье. А его некогда лакированные туфли, теперь больше похожие на смятые колоши, совсем уже не согревали ноги.

В завершении неприятной процедуры мужчина извлек из груди убитого нож со странной надписью. Орудие убийства больше походило на штык, его заостренное лезвие длиной около 15 сантиметров было конусовидным и четырехгранным. Обтерев лезвие клинка клоком сена, он спрятал его во внутренний карман своего пиджака, в дороге ему могло пригодиться все.

Переодевшись, он затащил тело крестьянина на телегу и завалил его сеном. Может быть, хоть так тело сохранится?

А меж тем на землю опускались ранние осенние сумерки. Нужно было уходить с этого продуваемого всеми ветрами открытого поля и искать место для ночлега…

***

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер за многие годы своей беспокойной жизни уже привык к резким поворотам судьбы.

Но сейчас он понимал, рок преподнес ему не очередной свой крутой вираж, которые он научился, в общем-то, легко преодолевать, сегодня судьба грозила ему катастрофой. Катастрофой его амбициозным планам, крахом его надежд и мечтаний. Судьба приготовила ему духовную, а может быть и физическую, гибель! Он, рожденный под знаком Льва, не мог с этим смириться. Звезды предрекали ему власть, волю, энергию и силу, и так пока все и складывалось, но теперь достигнутое с таким трудом могло рухнуть в одну минуту.

Гиммлер знал и слабые стороны своей астральной натуры. Гордость, тщеславие, стремление к тирании, чрезмерное чувство собственной значимости… Но, как настоящий Лев, он умел использовать других для достижения собственных целей. И вот теперь…

Злой рок в облике Вилли (Вильгельма) Лемана преподнес ему такой урок, ради которого стоило прожить в этом мире полвека. Ну, кто бы мог подумать, что этот успешный в карьере, успешный и в семейной жизни человек, пусть даже и не разделяющий идеологию нацизма, вот так вот легко, без особого материального интереса, без высокопарных слов о великом предназначении идей коммунизма, оказался агентом красных? На чем они его сломали?

«Наши ищейки – думал он – проверили все и вся. Репутация идеальная, если конечно не считать его двоюродной бабки по материнской линии, которая была на четверть еврейкой. Послужной список безупречный. Конечно, были заскоки в молодости. А у кого их не было после позорного Версальского договора? Тогда в Германии был полный разброд и шатания. Но он же не примкнул к идиотам типа Либкнехта или Тельмана – Гиммлер даже споткнулся в своих размышлениях, вдруг поняв, что слова идиот и идея – однокоренные – Он работал на нас. Так, что же его сломало?..»

Гиммлер нажал кнопку вызова дежурного офицера, вмонтированную в его рабочий стол и, когда офицер вытянулся перед ним на вытяжку, сказал:

– Пауль, машину к подъезду. Я вернусь – он посмотрел на громоздкие напольные часы, стоявшие в углу его кабинета – часа через три. К моему приезду подготовьте мне личные дела всех начальников управлений и отделов РСХА1 – слово «всех» он подчеркнул особо.

Офицер вышел. А хозяин кабинета снял золоченое пенсне, аккуратно уложив его в футляр, достал из ящика стола диктофон и перемотал пленку на начало записи.

«Интересно, а Кальтенбрюннер возьмет на встречу такую штучку? – подумал он – Наверняка. Эта лиса захочет подстраховаться».

Гиммлер засунул диктофон в карман своих брюк, вытянул едва заметный микрофон наружу и, подойдя к зеркалу, убедился в том, что спрятанного диктофона не видно. «Слава тому, кто первым изобрел галифе – ухмыльнулся он – в их карманы можно спрятать все, что угодно»

Он вышел из подъезда своей канцелярии на Вильгельмштрассе, сел в машину и приказал водителю ехать к восточной окраине Берлина.

Гиммлер специально назначил встречу со своим визави не у себя в кабинете и не в резиденции шефа управления имперской безопасности третьего рейха, расположенной на Принц-Альбрехтштрассе, а в неприметном особнячке на окраине германской столицы. Он был уверен, что этот «объект» был свободен от прослушивающих устройств. А вот в том, что микрофонами не были напичканы их с Кальтенбрюннером кабинеты, он уверен не был. В рейхе все представители военной и политической верхушки следили друг за другом. Уж, Гиммлеру это было известно как никому другому.

И он сам, и тем более Кальтенбрюннер, были заинтересованы в том, чтобы сегодняшний их разговор оставался в тайне. Тема была крайне важной для них обоих. И каждый понимал, что, соверши они ошибку при этой встрече, не сносить им обоим головы. Как минимум их ждало разжалование и отправка на фронт.

«Так что же подтолкнуло Лемана на работу с красными? – продолжал думать он, направляясь на встречу с начальником управления имперской безопасности – Выгода? Но в чем? Что могли ему дать сталинские агенты? У него за душой, что в тридцатых, что теперь, нет ни пфеннига. Он как жил со своей женой до войны в скромной квартире на Зименсштрассе, так и продолжает жить – Гиммлер мысленно поправил себя в своих рассуждениях. Леман уже не жил в своей квартире, а находился в подвале гестапо под усиленной охраной – Может быть страх? Но какой? Чего ему было бояться? Ну, левачил по молодости. Все мы оттуда вышли. Нам-то уж больше есть чего бояться…»